При использовании данного материала ссылка на http://www.maratoss.narod.ru обязательна.

Василий Уткин, GQ ноябрь 2005  

Про Марата Сафина – человека, а не теннисиста – написано очень много, а известно очень мало. GQ решил, что мысли Василия Уткина не окажутся лишними. 

В принципе долго тут говорить не о чем. Особенно если говорить ещё и с красивостями всякими. Достаточно имени и фамилии, чтобы начала свой восторженный труд фантазия. Каким бы ни был образ, который нарисуется в воображении, он непременно будет живым. Его захочется потрогать или, во всяком случае, заговорить с ним – как-то с запятой заговорить, даже без обращения.

            Я говорю о Марате Сафине. Вообще-то это свойство вида спорта.

            С тех пор как мы смотрим его в практически неограниченных количествах (не то чтобы круглосуточно, но больше этого в мире тенниса серьёзных событий просто нет), теннисисты – и особенно теннисистки, конечно – кажутся добрыми знакомыми. Потому что вот чем сложна профессия, скажем, снайпера? (Извините за резкость перехода, я тут имею в виду настоящего снайпера, который стреляет и убивает.) Тем, что в прицеле человека успеваешь изучить. Он там предстает самим собой – может, высморкаться, может, гримаса какая-то, ему одного свойственная, проскочит. Вот и участник теннисной игры – он тоже под прицелом. Темпераментный он или бука – матч играется достаточно долго для того, чтобы составить себе представление о человеке.  Не обязательно верное, но достаточное, чтобы фантазия начала свой восторженный труд.

           Вот ему тяжело, а вот он счастлив; теперь сосредоточен (подает потому что, дело серьезное)... Выиграл. Или проиграл. Прошло от двух до пяти часов. Иногда проходит больше. Вы уже сопереживаете ему, он уже ваш друг, что бы с ним ни случилось.

            И в этом мифологическом пространстве корта, ограниченном не столько даже линиями, сколько таинственным сленгом (хавкорт, обратный кросс, смэш, тай-брейк), роли расписаны в каждый момент времени.

            Всегда находится какой-то Гений; его окружает свита любимых соперников (иногда он им даже проигрывает). В каждом сезоне наверх пробивается один-другой Честный Работяга; это тоже амплуа такое – вроде и нет ничего у этого парня, ни изюминки, ни таланта, а вот встали звезды, выпал человеку сезон – и он в вожделенной десятке! Список ролей можно продолжать второстепенными персонажами: вот неизменный Плейбой, который перепортил пол женского теннисного тура, обязательно есть Чудак...

            И есть кто-то, кто вне этих амплуа. Кто играет самого себя и предстает только самим собой. Сегодня в теннисном туре это как раз Сафин. О нем вообще-то мало известно. Он уже два года (как минимум, дальше я уже запарился проверять) не дает больших интервью российским спортивным изданиям. Причем не как-то нарочито не дает, а вот недосуг как-то, и просить уже, наверное, перестали. Где-то между турнирами простирается его частная жизнь, которая поражает вторичными признаками своей интенсивности. Вот, например, на последнем Australian Open, который он выиграл, конечно же, Марат появился неожиданно с кучей амулетов на шее. Ясно, что "на удачу" они были одеты, и ясно, что сработали. А вот откуда взялись? Девушка подарила? Колдуна какого посоветовали Марату, чтобы сглаз какой-нибудь снять (все спортсмены суеверны)? Он же не расскажет, потому что никто не спросит. Вот и думай: не похож Марат на человека, который такое значение придает подаркам девушек. Наверное, колдун. В Австралии, наверное, этих колдунов – просто завались.

            Но точно это была не мама. Мама Марата, Роза Исланова – женщина практичная и жесткая. Если б верила в амулеты, не было б, наверное, этой волевой складки губ, этого внимательного взгляда из-под бровей. Общеизвестно, что Марат из теннисной семьи; что мама была одной из лучших теннисисток своего времени, а во времени теперешнем, нашем, она отличный тренер.

            И точно также известно, что сама тренировать Марата она не стала. Конечно, в этом преобладал расчет – в Испании, куда Марата отправили родители, абсолютно все условия занятий были в разы лучше, чем в Москве. Но, наверное, мама в придачу ко всему ещё и понимала, что тренировать такого талантливого перца – а талант Марата, рассказывают, бросался в глаза с раннего возраста – и быть его матерью просто разные вещи. Просто Дон Корлеоне, если разобраться, а не мама – никогда не смешивай семью и бизнес...

            Мама, кстати, регулярно общаясь с журналистами, столь же регулярно предупреждает: буду рассказывать про Динару, Маратову сестру. Про Марата не спрашивайте. И ведь действительно ни слова не говорит. Мы как-то ужинали вместе с родителями Марата и с Динарой тоже. Мне повезло съездить на Уимблдон пару лет назад, а там, знаете, взаимоотношения практически деревенские, все друг к другу в гости ходят – живут-то знающие люди не по гостиницам, а снимают частные дома... Марат с того Уимблдона уехал, снявшись с турнира буквально в последний день.  Это был вообще отчаянно неудачный сезон, который начался для Сафина с травмы и шел через пеньколоду с такой удручающей неотвратимостью, что даже породил удивительно живучие слухи о каком-то мифическом допинге, на котором Сафин будто бы попался и пропускает турниры исключительно для того, чтоб избежать контроля. Я, человек в теннисе совершенно чужой, но любопытный, хотел, разумеется, уточнить – так ли это на самом деле. Но прямо спросить об этом можно было за завтраком Анну Владимировну Дмитриеву, центр нашей комментаторской компании, но никак не Розу Исланову за ужином.

            Обстановка была раскрепощенная, Динара учила меня пользоваться фотоаппаратом в телефоне, а вокруг происходил взрослый разговор за жизнь. Он включал массу мелких подробностей: конечно, речь шла и о Марате, но – по-матерински, с обилием деталей сугубо житейских. Марат в то время был занят отделкой московской квартиры. Он вообще-то до тех пор в России мало жил и вот решил, что – пора. Деталь квартирной отделки произвела на меня глобальное впечатление. Бывают такие детали, самоигральные. Например, вот один мой хороший друг, разводясь с женой, очень долго терпел тяжеленный "расставальный" разговор с каменной миной, а потом на ровном месте взял да и запустил в сердцах компьютером в телевизор. Ну это же буквально стоит перед глазами; будь я писателем, я бы наделил этим эпизодом роман. Или вставил в кино, будь я кинематографист.

            Но вернемся к Марату. Деталь, которая меня поразила до глубины души, была следующей: в огромной квартире была предусмотрена отдельная комната-кинозал, и около входа в нее Марат придумал поставить... автомат. Такой шкафообразный автомат, который продавал бы всякие мелочи типа сникерсов или орешков.

            Представляете – огромная квартира. Предназначенная для веселой молодой жизни. Заваливается компания, то, се, кино... Опа! Есть у тебя десять рублей? У кого есть десять рублей, я хочу орешков!..

Ну жизнь ведь.

           Об этом, разумеется, можно только фантазировать – Марат никого не пускает в свою жизнь. Вот и с мамой у них договор – мама ничего не говорит. Почему? Да потому, что Сафин отнюдь не принц, у которого хоп – и все случилось в жизни. Он научился закрываться, и наружу выглядывают только какие-то отрывочные, но неопровержимые свидетельства того, что жизнь там, за непроницаемым занавесом, кипит веселая, молодая и беззаботная.

            Взгляните хоть в ложу на Australian Open. Не на последнем, а чуть раньше – год не вспомню. Это прошлое дело, но там сидела такая развеселая компания блондинок вперемежку с друзьями... Приехали люди компанией на край света. Вот и Марат сейчас доиграет, а потом к ним присоединится. И ведь он только выигрывает, мочит соперника раз за разом своими знаменитыми могучими плоскими ударами. Выбивает с корта. Ему просто на все хватает сил. Он так живет. Вернее, жил тогда, потому что ему так нравилось. Сейчас что-то так же, а что-то по-другому. Не понять. Наступит время, и из-за занавеса высунется очередная деталь, которая даст понять, что происходит сейчас.

            Он как-то все очень правильно устроил. Обычно спортсмен, в нашем представлении, разумеется, подчиняет весь свой образ жизни цели – матчу, победе, штанге какой-нибудь. Но это ведь совершенно не обязательно должно становиться пронизывающей аскезой. Спорт не обязательно должен мешать тебе жить: занимая гигантское место в жизни, он тем не менее её часть.

            И вот мы видим Марата улыбающимся – и понимаем, что это улыбка счастливого человека, который находится в причудливом, но оттого только своем собственном ладу с самим собой. Мы видим его серьезным; серьезным – гораздо чаще. Мы видим его сметающим с корта Федерера, исполнителя роли Гения сегодня. Никто не может смести Федерера с корта – только Марат.

          Это тоже было в Австралии, которая почему-то все время фигурирует в этом тексте, как будто другого нет; это было в полуфинале. А потом уже в решающей игре крестьянин Хьюитт со своими крестьянскими же страстями только для виду покорежился против Сафина – куда ему.

            Мы видим Марата сильным. Вообще сила – определяющее качество его образа. Никто не имеет такого запаса мощи, как он. Есть внутреннее противоречие в том, чтобы сравнить его с былинным богатырем. Марат ведь татарин, а богатыри как раз в основном с татарами и сражались. Но это из учебника истории. Никакого отношения учебник к нашей истории не имеет. Сафин могуч, и трудно бороться, и даже не надо бороться с ощущением, что когда он по-настоящему этого хочет, он побеждает всех.

            Марата очень легко любить, потому что ему невозможно завидовать – все, что он берет, он берет по праву. По львиному праву сильного.